Произведения D`Ogma

Дмитрий Огма

Дорожные встречи

I

Дорожные встречи, странное дело, удивительное, непонятное действо… Двое неизвестных, чужих друг другу встречаются вдруг в одном, замкнутом, перемещающим их куда-то пространстве, и без всяких на то оснований выкладывают друг другу всю наготу сокровенных переживаний, мыслей, воззрений. Никак не объяснить такого откровения, такой душевный, почти мазохический эксбиционизм. Мы каждый день, в обыденной своей жизни пересекаемся с людьми с которыми уж больше никогда не встретимся, мы каждый день встречаем вместе с самыми близкими, самыми доверительными людьми и не станем с ними откровенничать. Для этого нужно другое – дорога, вынужденная общность, общая судьба для наших тел, которые она перемещает в пространстве и время чтоб дать этой судьбе порезвиться….

С последним гудком Фрол Семенович, пыхтя не хуже того паровоза, влетел на подножку купированного вагона, тыча в грозное лицо проводника купленным "с рук" билетом.

Найдя свое купе, он таки сломил сопротивление шаткой рукоятки и сказал (все еще не отдышавшись) в образовавшийся проем: "Здрасьте!"

− А-а-а! Кхе-хе! Вот оно! − радостно восклицал, хлопнув себя по колену, пассажир слева, выперевшись на него словно на "родного шурина" принесшего ящик водки с явным намерением выпить!

Еще не понимая такой восторженности, Фрол Семенович суетливо шарил глазами по углам, пытаясь обнаружить табличку с указание места, места его временной дислокации.

− Да ты панимешь, − продолжал восхищенный пассажир слева, уже позже, когда  и место для Фрол Семеновича и его дородного чемодана было определено и занято,− я тут с бабой одной поменялся, друг… тебя, кстати, как зовут-то?

− Фрол Семенович.

− Ха! А меня Саней! − воскликнул пассажир так, будто они оказались тезками, земляками и однополчанами на другой планете.

− А тот хрен, − Саня указал на отвернувшегося к стене и посапывающего пассажира верхней полки,− транзитный - Гоша!

− А я, панимаешь, в соседнем купе ехать должен. С утра все хреново было, а тут пришел, смотрю – сидят две стервы, в окошко пялятся! Все, думаю, язва мне обеспечена с такой поездкой! Потом одна: выдите, мне переодеться нужно! Потом вторая: выдите, мне переодеться нужно! Потом опять: выдите мне нужно поправить макияж! Твою мать! А тут баба, смотрю, с чемоданом прется в это купе, я с ней и поменялся! Мол, вам удобнее в дамской компании будет! Мои стервы аж поперхнулись, когда я вещи-то забирал! Они, вишь, уже, наверное, планов настроили как они меня гноить-мытарить будут за бесцельно прожитые годы! Сижу, думаю: Господи, пошли мужика к нам в компанию! Не дай-то бог еще одну стерву, в этот вагон занесет! А тут ты заваливаешь! Есть бог на небе!

− Вы так считаете? − спросил со странной, едва заметной ухмылкой  Фрол Семенович.

− Конечно! − радостно отозвался на, наконец, образующийся диалог Саня. − Вот с утра, все хреново было…

За окном плыл легкий туман, еще подсвеченный отблеском завалившегося за горизонт солнца, туман, на самом деле и не плыл никуда, стоял на месте клубясь и сгущаясь, а только казалось так, что будто плывет туман, а не поезд просачивается сквозь него длинной, скрипучей кишкой под монотонный стук по стыкам скрученных параллаксом рельсов. В голове у Фрол Семеновича тоже плыл легкий туман после, почти насильно, отпразднованной встречи. Снятый с полки к столу транзитник Гоша вновь уполз на свое лежбище и теперь мирно прихрапывал там, в тон скрипящей на зачехленных цепях полке. Саня слегка разомлел, расслабился, будто только теперь окончательно уверившись в том, что ему не придется-таки ехать в женской компании. Туман в голове никак не мог синхронизироваться в скорости и направлении с туманом, что плыл за окном, и от того было слегка муторно…

− А ты кто? − Спросил Саня, рассказавший, казалось, уже почти всю историю свой личной жизни.

− В каком смысле? − отвлекся от окончательно стемневшего заоконья Фрол Семенович.

− В смысле − по профессии кто, −пояснил Санек.

− Философ, − слегка помявшись, так, почему-то, и не сумев солгать, сказал Фрол Семенович.

− Ха! − воскликнул Санек, будто, в приложении ко всему, они еще и оказались коллегами и работниками одного предприятия одновременно. − А я слесарь-механик, в МТС работаю! А жена у меня училка! Хай, блин, − Санек прихлопнул себя по колену. − Детишек у нас в школе учит, ага, и меня, в свободное время! Грымза толстожопая! Во как достала, − Санек показал уровень, постучав ребром ладони чуть выше кадыка, − так вот, моя говорит, что ничего случайного на свете не бывает, понимаешь?

Фрол Семенович неуверенно пожал плечами, действительно не совсем понимая к чему Санек пытается приложить столь громоздкую концепцию.

− Неслучайно, значит, мы тут встретились, философ! − радостно заключил Санек, будто дав ответ на удачно заданную загадку. − Давай за это! − и Санек извлек очередную бутылку, из, казалось, неистощимого нутра своей дорожной сумки.

Фрол Семенович даже и не пытался уже отказываться, весело и решительно, с прибаутками, сломленное еще тогда, в самом начале сопротивление теперь уже ничем не могло ему помочь. Он только и мог, что состроить кисло-молящую мину, которая, впрочем, не возымела ни должного, ни вообще какого-либо действия на ловко разлившего по стаканам Санька.

− Вот с утра, все хреново было,− продолжал Санек, закусывая огрызком бусого, соленого огурца,− а моя мне и говорит: мол, не думай, так все и должно быть, если по-хорошему, это тебе бог специально так всякой хрени наливает, чтоб, значит, в дороге у тебя все гладко прошло! Ты в бога-то веришь, философ? А я вот верю! Раньше не верил нифига, а как женился -теперь верю! Моя говорит: это тебе за все твои пакости, за разгульную молодость все! Давай за неё, за молодость! − предложил Санек, не примериваясь удивительно ровно наливая по граненым стаканам.

Будто что-то хрустнуло внутри, будто какая-то гибкая, сдерживающая преграда вдруг подломилась, словно сосновая щепка и накопленная годами горечь разом излилась, заполнив собою все нутро. Стало странно, и легче и горше и безоглядно безразлично, будто уже нечего терять, да и не дороги эти потери!

− Верю ли в бога? − Фрол Семенович, заговорил, ощущая растущее непонятно откуда и на что раздражение. − Да черт его знает! Все это философские вопросы…

− Давай за нее! За философию! −перебил Санек.

− Вот честно мне скажи: бог есть, по-твоему, по-философски?

− Честно? Конечно есть!

− Давай за него! − предложил Санек.

− Конечно есть, − продолжал Фрол Семенович, какой-то дальней частью своего сознания понимая - его понесло! − Только не такой, какой вы тут все понимаете! Не добрый дядька с бородой, живущий на облаке, и только и забот ему как спасать нас от демонов и всяких там бед!

− А что ему там еще делать-то, − искренне удивился Санек.

− А, ну да, конечно, − Фрол Семенович вдруг почувствовал, как ядовитая волна вдруг подступила к горлу, наполнила его язвительной желчью, бог весть чем там еще таким, чего бы он никогда не стал бы никому говорить, даже самому себе,− ему действительно там нечем заняться как только рассаживать всех по должным местам или мстить потихоньку нам за грехи молодости…

− Давай за них! За грехи молодости! − тут же предложил Санек, не уловивший, казалось, сарказма.

Множество чувств смешалось в душе у Фрол Семеновича, свилось в какое то смутное, трудно различимое нечто. Тут и радость от того, что собеседник его не уловил издевки и не обиделся, и одновременно с тем досада на то, что не уловил, и тревога, которая все пряталась прежде и давно уж по темным углам, а теперь вдруг вылезла и не дает покоя, и какая-то глупая, слепая залихвастость, без оглядки, без прозорливости, и недовольство собой, собственной бесконтрольностью и нежелание что-либо контролировать, и… много чего еще.

− Так чем он там, по твоему, по философски, занимается, − как то уже более серьезно спросил Саня, раскатывая вареное яйцо по столику, хрустя ломающейся на мелкие осколки скорлупой.

− Бог- творец, созидатель. Дьявол- эксплуататор, а смерть- потребитель. Странная троица, из которой мы предпочтение отдаем первому, а дело имеем с оставшимися двумя, − ответил Фрол Семенович, где-то самым краешком затуманенного сознания понимая, что говорит он скорее о своем и отвечает скорее самому себе на какие-то свои, прежде пугавшие его вопросы. − Странное дело; мы благодарны кому-то за то, что он сотворил нас для забавы кому-то и кому-то в пищу! Благодарность благоговейная бифштекса за краткий миг существования от кастрюли − к столу. И знаете что самое ужасное?

− Что? − выпучил глаза Санек, казалось, искренне испугавшись…

− А то, что всей этой троице абсолютно нет дела до нас! 

− Как это?

−А так! Нет и все! И вообще не до чего нет дела кроме самих себя!  Они самодостаточны в своем союзе! А мы, безмозглые амебы, искренне верим, что это не так! Потому что трусы, потому что страшно признать себя не центром мироздания, а всего лишь унитарным звеном в цепи событийности тех, троих!

− Как это?

−А так! Один производит, другой этим забавляется, а третий потребляет, давая силы и стимул к производству первому! И все дают смысл существованию друг друга!

− Как это?

−Вот так! Я это понял однажды, когда случайно попал на одну животноводческую ферму. Я стоял перед загоном и смотрел, как целое стадо живет какой-то собственной жизнью. Черт знает, что там они себе, и про себя  понимают! Только у них там, в загоне, какие-то свои правила, порядки, понятия… Что-то они там делят меж собой, какие-то места в своей иерархии, грызутся, ведут нешуточную борьбу, а отвоевав что-либо, явно довольны своим положением! Черт знает за кого они принимают скотников, но явно за нечто прилагающееся к их собственной жизни! И явно – они различают этих скотников! Тех кто убирает навоз они сторонятся, выражая сдержанное недовольство, на тех кто кормит, голосят нетерпеливо, требовательно, будто понукают. На всех по-разному, короче... А на  некоторых иначе реагируют, смиренно, с опаской и почтением… Все очень похоже на нас, на нашу жизнь, короче. И мы, как это вот стадо, считаем, (да даже не считаем, а абсолютно уверены!), что мир вокруг нас существует только ради нас самих! Даже бог и он существует только в помощь нам, спаситель от всяческого лиха, мешающего нам жить, от дьявола и смерти в том числе! Нам даже в голову не приходит, как тому стаду, что скотникам абсолютно плевать на нас, что если мы их и интересуем, то только как оправдание собственному существованию! А самое страшное в том, что если мы даже осознаем что наша участь (как, впрочем, и всего материального) это участь бифштекса – ничего не изменится! Мы ничего не сделаем, даже не попытаемся! Потому, что о том озаботился Он(!), тот, первый из страшной троицы!

− Не, погоди… Это че, это все скоты получается? Все дураки, значит, напридумали всякой хрени, значит, а ты один только, самый крутой, у загона постоял все и понял? Мы, значит, скоты безмозглые, а ты, значит, не скоты?!

−Странно, а мне вы показались умнее… В чем вы здесь видите "крутость"? Я ведь себя не отделяю от стада, я здесь же, в этом же загоне! Стою в сторонке, наблюдаю всю эту безумную вакханалию и с содроганием восклицаю: хрю, хрю!

Там, за занавешенным казенными занавесками окном, наверное, уже занималась заря. Обивка панелей старого купейного вагона, выкрашенная масляной краской уже посерела, на ней изредка мелькали темными разводами тени от проносящихся мимо столбов. Транзитник Гоша похрапывал на верхней полке в такт позвякиванию, поскрипыванию, постукиванию престарелого вагонного чрева. Санек, сопя и ворочаясь, наверное, спал, там, за спиной лежащего лицом к стене Фрол Семеновича. Туман в голове рассеялся, а на душе было и пусто, и муторно, так, как тогда, после разудалых студенческих попоек, с  горячими спорами о казавшимся им тогда грандиозными и важными вещах и лихорадочным сношением с первой попавшейся однокашницей, а потом, отдающая странным душком мысль-надежда: хорошо бы, чтоб она ушла, пока я еще буду спать…

Дорожные встречи, странное дело….

D`Ogma©2005

 Обсудить рассказ можно здесь